Путевые заметки из Грузии ("Le Monde", Франция)
Кто агрессор, а кто жертва?
Джонатан Литтель (Jonathan Littell), 12 октября 2008
Автор романа 'Благие намерения' по просьбе журнала Monde 2 отправился в Грузию вскоре после соглашения о прекращении огня, которое последовало за недолгим конфликтом между этой кавказской страной и Россией. Он объездил весь регион, встречался с политиками, российскими генералами, местными жителями и солдатами, пытаясь понять различные точки зрения. Вот его репортаж.
"Pishite pravilno, - эту фразу я слышал там постоянно. - Напишите о том, что происходило на самом деле. Мне это говорили везде - в Южной Осетии, Абхазии, Грузии - и я сам бы хотел именно этого, рассказать о том, как все было в действительности. Но это непросто. 'Каждый рассказывает свою историю, которая подтверждает его предвзятые суждения', - поясняет Дэн Каннин (Dan Kunnin), американский советник президента Саакашвили, беседуя со мной в своем офисе в новом президентском дворце в Тбилиси. Кто агрессор, а кто жертва? Для грузин их 'территориальная целостность', а, значит, право вернуть любым способом под свой контроль два сепаратистских региона - священно. Для осетин и, особенно, для абхазов это вопрос исторической несправедливости и заблуждения: идея, что они могут в один прекрасный день вернуться к Грузии, им кажется настоль же нелепой, как если бы эстонцам предложили вернуться в состав России. 'Чего я совершенно не понимаю, - заявил мне в Сухуми историк Станислав Лакоба, секретарь совета безопасности Абхазии, - так это почему Запад, который утверждает, что не приемлет Сталина, хочет навязать нам границы, определенные именно Сталиным'.
С точки зрения абхазов, их нация, находившаяся в постоянной конкуренции с грузинскими княжествами, никогда не была частью Сакартвело (Грузии), земли, чьи границы постоянно менялись, пока национал-меньшевики, а затем революционеры-большевики не придали им нынешние очертания. Согласно широко распространенному мнению, хотя его и оспаривают ученые, которые считают, что истинные события были не такими однозначными, Абхазию Грузии 'отдал' в 1931 году грузин Иосиф Сталин, после этого она стала автономной республикой, хотя до этого имела равный Грузии статус. В декабре 1991 года три президента славянских республик СССР, Борис Ельцин и его белорусский и украинский коллеги, приняли решение, что после роспуска Союза пятнадцать советских республик сохранят свои границы без учета пожеланий автономных республик - Абхазии, Чечни или Нагорного Карабаха, это только несколько примеров. Решение было принято в одностороннем порядке, без консультаций с заинтересованными сторонами, и его сразу же одобрило международное сообщество, обеспокоенное и к тому же травмированное (совершенно справедливо) после Второй мировой войны любыми попытками пересмотра границ, как бы самоуправно их не прочерчивали.
Этой истории грузины противопоставляют следующий факт: в 1991 году абхазы составляли только 17,8% населения Абхазии (против 45,7% грузин). Абхазы в ответ начинают рассказывать о колонизационной политике Берии, а грузины - об этнической чистке, последовавшей за войной 1993 года. . . Бесконечные и неразрешимые конфликты, которые до сих пор выливались только в насиле, у которого по крайней мере есть то преимущество, что оно создает события, какими бы трагическими они не были. Однако эти события в свою очередь порождают новые конфликты, а те дают жизнь крайне важным вопросам: кто был зачинщиком? Кто агрессор, а кто жертва? Кого стоит винить за все унесенные жизни и все разрушения? Согласно версии, выдвигаемой сегодня грузинами, они всего лишь защищались от подготовленного заранее вторжения России. 'Думать по-другому нелепо', - заявляет Дэн Каннин. С начала августа месяца напряженность между Грузией и Южной Осетией, усугублявшаяся терактами и бомбежками грузинских деревень, которые окружали осетинскую столицу Цхинвали, достигла пика.
Международное сообщество реагировало вяло, постоянно твердило грузинам: 'Не поддавайтесь на провокации'. Но при этом оно не оказывало ни малейшего давления на русских, чтобы те приструнили своих осетинских клиентов. Массированные бои начались в ночь с 7 на 8 августа с грузинской бомбардировки Цхинвали, за которой последовала атака по всем правилам. Законная оборона, утверждают грузины: сотни российских танков уже прошли по Рокскому туннелю, связывающему Южную Осетию с Россией, чтобы начать вторжение, целью грузинской операции было остановить или, по крайней мере, задержать, наступление русских. Спустя месяц после этих событий грузинское правительство предоставило в подтверждение своих слов частичное доказательство: записи телефонных разговоров между осетинскими пограничниками, имевшими место около 3 часов утра 7 августа, где речь шла о танках в туннеле. Однако, как отмечает New York Times, которая опубликовала расшифровку этих записей, до сих пор неизвестно ни количество танков, ни истинная цель их миссии. Так что пока эти записи ничего не объясняют.
А если речь шла действительно о защите, то затея была совершенно самоубийственной. 'А у нас был выбор?', - парируют грузины. 'Это была хроника объявленной войны, - пояснил мне поздно ночью, когда мы сидели за бутылкой вина в холле тбилисского Мариотта, Гига Бокерия, заместитель министра иностранных дел, приближенный Саакашвили и, возможно, один из самых влиятельных политиков Грузии. - Как у Гарсии Маркеса: сценарий был известен всем'. По нему сначала должны были произойти провокации, которые подтолкнули бы грузин пойти в наступление, затем последовал бы ответ со стороны России с целью оккупировать две сепаратистские республики, разгромить грузинскую армию, а также по возможности разрушить инфраструктуру страны и опрокинуть режим. 'Мы не ожидали, что события примут такой размах, но мы знали, что это произойдет, и что мы проиграем, - продолжал Гига. - Мы должны были заставить их заплатить, и теперь они расплачиваются. Эти деревни и десятикилометровая зона дорого им обошлись, если учесть мнение международного сообщества. Единственной настоящей победой для них стала бы смена режима. Без этого они ничего не выиграли'.
О российских танках до 8 августа никто публично не говорил
Эта точка зрения проблематична потому, что противоречит всем заявлениям, которые грузинской стороны делала во время событий. В ночь с 7 на 8 августа, когда началась атака на Цхинвали, генерал Мамука Курашвили, командующий миротворческими операциями грузинских вооруженных сил, выступил по телевидению и заявил, что Грузия начала операцию 'по восстановлению конституционного порядка в Южной Осетии'. Немногим позже Дмитрий Санакоев, бывший сепаратист, перешедший на сторону Тбилиси, обратился к осетинам на их родном языке и разъяснил, что Грузия несет им демократию.
До 8 августа никто публично не говорил о российских танках. Другое дело частные разговоры, тут все сложнее. Посол Франции в Грузии Эрик Фурнье (Eric Fournier) категорично утверждает: 'Грузины не звонили своим европейским союзникам со словами: русские нас атакуют'. Однако Мэттью Брайза (Matthew Bryza), высокопоставленный американский дипломат, который в администрации Буша с самого начала занимался вопросами Грузии, сказал мне: ' Вполне естественно, что грузины более откровенны с нами, чем с европейцами, учитывая наши привилегированные отношения. Эка Ткешелашвили, их министр иностранных дел, позвонила мне в 11:30 (по тбилисскому времени) и сказала: русские вводят в Южную Осетию танки и более 1000 военных, у нас нет выбора, мы отменяем решение о прекращении огня (объявленное Саакашвили в 19 часов). Согласно полученным мною инструкциям я ей ответил - избегайте боя с русскими любой ценой. Как бы там ни было, грузины были уверены, что все это происходило на самом деле'.
Достоинство российской версии в ясности, если не сказать честности: Саакашвили - психопат, да и наркоман к тому же, он начал атаку с целью геноцида, чему Россия не могла не воспротивиться. Однако не только русские упрекают Саакашвили в начале военных действий. И действительно, сразу после прихода к власти в результате 'революции роз' Саакашвили постоянно высказывался в воинственном тоне в отношении двух сепаратистских регионов. Его националистическая риторика кое-кому напоминает речи Звиада Гамсахурдиа, первого президента независимой Грузии, который называл осетин 'индоевропейскими свиньями', а другие народности 'неблагодарными гостями', не желающими огрузиниваться. Он же развязал первую войну с осетинами, начал конфликт, где побежденной стороной стал Тбилиси.
Национализм Саакашвили, основанный на практически французской концепции государства-нации, не имеет подобной расисткой окраски. Однако не мечтал ли он, любящий сравнивать себя с Давидом Строителем, с самого начала вернуть эти земли силой? За четыре года он влил непомерный процент ВВП в армию, намного выше норм, рекомендуемых НАТО. В Ираке все улицы на грузинской военной базе носили имена абхазских городов - Гагра, Пицунда, Гали. Обучаемые американцами грузинские солдаты пели строевые песни о завоевании Абхазии. 'В глубине души Миша (в Грузии все зовут друг друга, в том числе и президента, по имени в его полном или уменьшительном варианте) всегда был сторонником военного решения вопроса', - сказала мне в Тбилиси одна грузинская журналистка, которая давно знает президента.
Некоторые уверены, что атака на Южную Осетию была только началом. 'Многие официальные лица заверяли меня, что надеялись под шумок захватить и Абхазию, - рассказал мне Эроси Китсмаришвили, посол Грузии в России. - Они собирались смять осетин за 24-36 часов, а потом начать двойное наступление на абхазов с базы в Сенаки и из Кодорского ущелья'. Таким образом, тот факт, что основные грузинские силы 7 августа находились на западе страны свидетельствует не в пользу их неподготовленности, а как раз наоборот. Китсмаришвили - не просто сторонний наблюдатель: владелец телеканала Рустави-2, он в 2003 году сыграл ключевую роль в 'революции роз'; в январе он в ходе избирательной кампании был советником Саакашвили, а потом его назначили послом в Москву, где пока как его не отозвали в июле с.г., он пытался наладить отношения с российским президентом Медведевым и его либеральным окружением. После августовских событий Китсмаришвили перешел в оппозицию. Он не исключает возможности того, что Саакашвили попался в ловушку, расставленную Россией: сценарий, подобный тому, что подтолкнул чеченского полевого командира Шамиля Басаева вторгнуться в Дагестан в 1999 году - это помогло Владимиру Путину взойти на вершину власти и привело к началу Второй чеченской войны.
И действительно все знали - русские что-то готовят. После признания международным сообществом независимости Косово, чему Москва изо всех сил противилась, Путин честно предупредил о своих намерениях: 'Мы не будем обезьянничать . . . У нас есть домашние заготовки'. И пообещал, что ответ будет 'ассиметричным'. Грузия, которая отчаянно хотела вступить в НАТО, естественно оказалась под прицелом. В начале мая Россия в нарушении всех соглашений о поддержании мира в регионе направила тысячу десантников в Абхазию, за ними последовали четыреста военных железнодорожников, которые должны были восстановить стратегически важный участок железной дороги между Сухуми и Очамчирой в нескольких километрах от административной границы.
15 июля, когда провокации вокруг Южной Осетии усилились, Северо-Кавказский военный округ (СКВО) начал широкомасштабные военные учения 'Кавказ 2008' - идеальный предлог, чтобы сосредоточить в регионе элитарные войска, бронетанковую технику и самолеты, остававшиеся там до конца учений. В конце июля российский военный аналитик Павел Фельгенгауэр опубликовал статью, где в деталях описывалось все, что действительно произошло неделю спустя. Так неужели Саакашвили и его окружение могли хоть на минуту поверить в то, что русские никак не отреагируют? 'Грузинские министры имели обыкновение сравнивать Южную Осетию с молочным зубом, - объяснил мне Эрик Фурнье. - Русским он уже не нужен, говорили они хором'. В предшествующие конфликту дни поведение российских официальных лиц, занимавщихся осетинским досье, только усиливало эту уверенность. 'Осетины стали совершенно неуправляемыми, они больше нас не слушают, нам это надоело', - публично заявляли русские. Китсмаришвили со своей стороны допускает, что в окружении Миши мог окопаться крот, который помогал распространять эту дезинформацию. Умелая ловушка, рассчитанная на импульсивность Саакашвили: так тореро машет красным плащом, рассчитывая на то, что бык проявит свою агрессивную натуру и бросится прямо на него, а он сможет всадить ему шпагу в шею - a recibiendo - по самую гарду. А, может быть, кавказского пылкого нрава оказалось достаточно? Это, плюс всесторонняя некомпетентность. Скорее всего, грузины и сами точно не знают, как это все произошло.
Передовые технологии
Для поддержки этих конкурирующих версий, за которыми стоят вполне реальные политические ставки, стороны задействовали всевозможные коммуникативные инструменты - то, что ранее именовалось пропагандой. Русские до сих пор используют достаточно примитивную методику: если гражданам страны, благодаря абсолютному контролю властей над СМИ, доступна практически одна только официальная версия событий, то иностранным обозревателям она кажется неубедительной, равно как и изначальные обвинения грузин в 'геноциде'. Грузины же взяли на вооружение передовые технологии. Правительство, чтобы продвигать во внешнем мире свою версию событий, наняло Aspect Consulting, бельгийскую кампанию по связям с общественностью. Ее основатель Патрик Вормс (Patrick Worms), которого российские СМИ окрестили бельгийским мастером черного пиара, разместил во всех европейских столицах группы специалистов по связям с общественностью, которые ежедневно распространяют информацию и должным образом поданные факты, призванные придать максимальную достоверность версии их клиента.
Одним из главных проектов, в реализации которого участвовал Гига Бокерия, стало составление официальной хронологии событий, разосланной в конце августа журналистам и иностранным дипломатам в Тбилиси. Однако там мы находим одно лишь утверждение, что 7 августа 'порядка 150 единиц бронетанковой техники и военных грузовиков регулярной российской армии прошли через Рокский туннель и продвигаются в сторону Цхинвали', но не видим никаких доказательств. Патрик Вормс передал Monde предварительный вариант этого документа с пометками, которые он сделал для Бокерии. Напротив этого утверждения он написал: 'Когда ИМЕННО? Как это стало известно? И когда это стало известно? До того, как они вошли в Рокский туннель, или когда оказались по другую его сторону? Это - ключевой момент, от которого зависит все, что мы говорим и делаем!'. Хорошие вопросы, которые в окончательном варианте документа так и остались без ответа.
И все же грузины действительно проявляют открытость и готовность сотрудничать с иностранными журналистами, а если подтасовка фактов и имеет место быть, она являет полную противоположность грубым методам русских. Чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить две 'экскурсии' в зону конфликта, которые каждая из сторон организовала через неделю после поражения грузин. Я прибыл в Гори, промышленный город, расположенный по соседству с Южной Осетией, 18 августа, после полудня приключений, когда мы вместе с другими журналистами пытались обойти российские блокпосты, препятствующие проезду в город.
Вечером на большой площади, где возвышается бронзовая статуя Иосифа Сталина, перед зданием городской администрации, оставшейся без оконных стекол из-за недавно раздававшихся здесь взрывов, я встретился с Кахой Ломая, секретарем Совета Безопасности Грузии, который, когда я связался с ним по телефону, предложил свозить меня в разрушенные деревни к северу от Гори. Я уже встречался с Ломая в 2004 году, когда он стал министром по культуре. Мы тогда долго беседовали о вопросах интеграции национальных меньшинств Грузии, вопрос по которому Ломая, возглавлявший до революции грузинское отделение фонда Джорджа Сороса Open Society, занимал более умеренную, конструктивную и открытую позицию, чем его президент.
45-летний Ломая - один из самых пожилых грузинских руководителей (Саакашвили всего лишь 40 лет, а его министру обороны - от силы 30). Иностранцы, работающие в Тбилиси, высоко ценят его за рассудительность и серьезность. 'Вот он, ответ России на 'революцию роз'!', - воскликнул он при нашей встрече. На следующий день наша широко не афишируемая поездка неожиданно принимает более публичный оборот, чем мы планировали: десятки журналистов на центральной площади осаждают Ломая просьбами взять их с собой. Российский генерал Вячеслав Борисов, командующий этой зоной, смешивается с толпой, а затем вместе с Ломая исчезает в здании администрации. Наконец, с задержкой в несколько часов, длинный конвой отправляется в путь: вереница машин скорой помощи и желтых автобусов в гуманитарным грузами (предлогом нашего визита), за которыми следуют полдюжины забитых журналистами автомобилей.
Борисов выделил Ломая в качестве сопровождения четырех десантников. Район к северу от Гори кишит осетинскими ополченцами, которые, как считают грузины, повинны в бесчинствах, результаты которых они и собираются нам показать. Благодаря десантникам конвой проходит через КПП без проблем. Я еду в машине Ломаи, с которым мы беседуем между остановками. В деревнях Ломая предоставляет журналистам полную свободу - пока он, окруженный телохранителями, разговаривает с жителями, журналисты разбредаются по деревне, заходят в дома и расспрашивают их обитателей. Так мы стали свидетелям настоящего кошмара, которым война, казавшаяся при взгляде из тбилисских кафе такой далекой и по большому счету незначительной, обернулась для людей, живущих на границе с Южной Осетией.
После 11 августа, даты поражения Грузии, осетинские ополченцы совершенно безнаказанно свирепствуют в этих деревнях, где нет никакой власти, грабят и сжигают дома, убивают мирных жителей, тех, кто не захотел спасаться бегством. Ломая рассказывает нам об изнасилованиях, чему, правда, мы не смогли найти подтверждения, хотя это кажется вполне вероятным, если принять во внимание бушевавшие здесь жестокость и ярость. В домах мебель, матрасы, шкафы перевернуты вверх дном, вспороты, на полу валяются семейные фотографии - свидетели поспешного бегства. По дворам бродят оголодавшие курицы и коровы, ветви деревьев гнутся под тяжестью фруктов, и я надкусываю один из них с чувством горькой жалости ко всем этим бессмысленно разбитым и разоренным жизням. Порою мы наталкиваемся на вызывающую тошноту лужу крови, а в саду или подвале - на труп, полузакопанный на скорую руку соседом или родственником.
Убитые - все мужского пола, старики и молодые: Кобе Цакашвили, застреленному на пороге своего дома в Ткивиави, было 37 лет; его соседу Микаэлю Мелитаури, убитому вместе с братом Закарией - 71 год. Их трупы пять дней пролежали в доме, Гуло, 70-летняя жена Микаэля, поливала их уксусом - она была физически не в состоянии перенести их в другое место или похоронить, это сделали телохранители Ломая во время своего первого приезда сюда. В общей сложности в Ткивиави мы насчитали двенадцать убитых. В других деревнях мы в тот день увидели дома, разрушенные российскими бомбардировками - например, в Карби, где погибло восемь человек, - или сожженные дотла осетинами, которые орудовали с таким остервенением, что сады, залитые бензином, вспыхнули вместе с домами, и теперь посреди травы и черных деревьев, виднеются остовы коров и обуглившиеся трупики куриц.
На въезде в деревню лежал на боку изрешеченный пулями микроавтобус
Однако разрушения вроде бы носили выборочный характер - один дом сожжен, но три последующих оставлены в целости, или только разграблены. По словам Ломая, которые подтвердили жители деревень, у осетин были подробные списки, и они в первую очередь принимались за пользующихся влиянием людей - учителя, полицейского, работника мэрии. Уцелевшим, конечно же, пришлась по душе гуманитарная помощь и сигареты, которые раздавали коллеги Ломая, но не все встречали нас с радостью, мы стали свидетелями ужасных перебранок, слышали, как обезумевшие от гнева мужчины кричали Ломая: 'Миша нас бросил! Мы тоже, как и осетины, хотим российский паспорт! Русские хотя бы нас защитят, не то, что вы'. Ломая отвечал на это спокойно и терпеливо, ни на миг не теряя обманчиво кроткого вида.
Все деревни, где мы побывали, собственно говоря, находятся в 'зоне безопасности', о которой говорится в соглашении, подписанном при посредничестве Николя Саркози, но которая для русских явно таковой не является: по другую сторону границы, которая остается закрытой, идут самые настоящие этнические чистки. Эдуард Койкоты, самопровозглашенный президент Южной Осетии, открыто заявил: ни один грузин не вернется на 'осетинскую территорию'. Из деревень, заселенных этническими грузинами, жители систематически изгоняются, а чтобы они не вернулись их дома, как говорят, сравнивают с землей.
В Мерети журналисты беседуют с беженцами из Ксуиси, села, лежащего по ту сторону границы, которые утверждают, что у них не осталось ни одного целого дома. Ломая предлагает отвезти нас туда, чтобы мы увидели все собственными глазами, но телохранители опасаются осетинских снайперов, и российские десантники заявляют, что там они не смогут обеспечить нашу безопасность. Ломая, несмотря на энтузиазм некоторых журналистов, отказывается от своей идеи. Вместо этого он завершает 'экскурсию' посещением расположеного по дороге в Цхинвали села Тидзрниси, где мы наблюдаем ту же картину, что и в Тквиави.
На въезде в деревню лежит на боку изрешеченный пулями микроавтобус, вокруг - осколки и паспорта. Тело одного из пассажиров лежит поодаль среди фруктовых деревьев. Фотографы и операторы, отталкивая друг друга, пытаются заснять его - совершенно бесполезное занятие, поскольку эти снимки и кадры использовать невозможно: тело в ужасном состоянии, почерневшее, кишащее червями, испускающее неописуемый смрад.
Визит в Южную Осетию, организованный русскими двумя днями позже, проходит совершенно иначе. Ломая не вмешивался, он отвечал на вопросы журналистов, но не пытался 'продать' им определенную точку зрения: увиденные картины говорили сами за себя, этого было достаточно. Российская же 'экскурсия' проходила под руководством совершенно беспардонного ответственного за связи с прессой Александра Мачевского, невысокого мужчины, кряжистого загорелого, постоянно кричащего, которого журналисты вскорости прозвали 'маленьким Геббельсом'.
В первой грузинской деревне, где мы уже были с Ломая, он устроил импровизированную пресс-конференцию и, не колеблясь, заявил перед камерами, что причиной разрушения домов стал взрыв газа или короткое замыкание, поскольку жилища были оставлены без присмотра, или это дело рук грузинских спецподразделений, которые хотели тем самым дискредитировать Россию. 'Саша, - не утерпев, сказал один британский журналист, глядя на Мачевского поверх очков и не опуская записную книжку, где он все добросовестно записывал, - Вы, правда, полагаете, что мы поверим хотя бы одному слову, из того, что Вы нам тут рассказываете?'. 'Вы считате, я вру?', - возопил Саша. 'Честно говоря, да', - тихо ответил журналист, чем вызвал у Саши приступ ярости, да такой, что он попытался исключить британца из нашей группы.
Затем мы посетили сильно разрушенное осетинское село Кетагурово, расположенное к западу от Цхинвали. Грузины не отрицают, что бомбили его, но утверждают, что осетины разместили там тяжелую артиллерию. По словам местных жителей, в селе были только ополченцы, которые при первом же залпе сели в свои машины и уехали, даже не пытаясь оборонять село. Однако нужно признаться, подобные свидетельства мало надежны, поскольку гражданские прятались в подвалах и были сильно напуганы, а из-за постоянных понуканий Саши - " Go, guys, go ! Go, go, go !!! Twenty minutes ! " - проверить что-либо было трудно.
Мы постоянно сталкиваемся с подобными проблемами. В Цхинвали десятилетний мальчик уверенно поведал мне, что грузины украшали танки отрезанными головами. 'Ты это сам видел?', - спросил я.
- Нет, мне приятель рассказал.
- А он это видел?
- Нет, но ему рассказывали.
Однако это не мешало ему свято верить в это, как и грузину из Каралети, который утверждал, что русские, осетины и чеченцы убили сотню его односельчан, но не смог при этом показать ни одного тела.
В Цхинвали нас в первую очередь повезли посмотреть на сильные разрушения в так называемом 'еврейском квартале' (где евреи не живут уже давно, а если точнее - с первых лет советской власти). 'Они недавно вспомнили об этом старом названии, - объяснил мне в Тбилиси Патрик Вормс. - На международное сообщество всегда производит нужный эффект разбомбленный еврейский квартал'.
'Россия никогда не предает своих друзей!'
Как объяснили журналисты, бывавшие в Цхинвали до войны, этот квартал уже бомбили в 1991 году, и после этого его почти не восстанавливали. Поэтому за наш молниеносный визит было сложно отличить старые разрушения от новых, а также те, что приписываются грузинским бомбардировкам 7-8 августа, от тех, что причинили русские во время контрнаступления 9-10 августа. Жители нам в этом не смогли помочь, потому что каждый более-менее уточняющий вопрос вызывал обостренную истерическую реакцию, будто бы тем самым мы подвергали сомнению факт 'геноцида', жертвой которого по их единодушному убеждению они стали. 'Грузины убили бы нас всех, всех. Слава богу, русские нас спасли', - причитает актриса Фатима Тадтаева, жительница этого квартала, а затем рассказывает, что ее двоюродный брат, Федель Тадтаев, вместе с женой и тремя детьми был убит грузинским танком, когда пытался бежать из города на машине. 'Я надеюсь, Вы придете на митинг',- говорит она, резко обрывая разговор и покидая нас.
'Митинг', политическая демонстрация на центральной площади, где должны выступить Кокойты и члены его правительства, - один из главных пунктов нашей программы. Я вполуха слушаю речи. Кокойты клеймит грузин: 'Если до 7 августа и существовала пусть даже незначительная возможность переговоров, то сегодня она окончательно испарилась!'. Я предпочитаю прогуляться в толпе: гражданские с флагами и транспарантами, группы осетинских ополченцев, многие из которых одеты в грузинскую форму, камуфляжную, для пустыни, привезенную из Ирака и совершенно неуместно выглядящую в этих местах.
По другую сторону от трибуны я наталкиваюсь на группу российских журналистов, приехавших из Владикавказа, столицы Северной Осетии. Их в отличие от нас окружили добротой и заботой: у них есть микроавтобусы и, что гораздо важнее, горячий обед - каша с мясом, которую выдают на походной кухне, к которой я быстро устремляюсь. Митинг продолжается - Анатолий Баранкевич, российский офицер в отставке, секретарь совета безопасности Южной Осетии, с уверенностью провозглашает, что 'Россия никогда не предает своих друзей!'. Саша уже мечется по площади, криком собирая 'своих' журналистов. 'Новички', те кто впервые попали на территорию бывшего Советского Союза, ошеломлены, даже оскорблены, этим зрелищем. Знатоки региона находят это скорее забавным и, усмехаясь, обсуждают детали.
Следующий пункт программы - разрушенная во время грузинского наступления база миротворческих сил, или как говорят русские МС, расположенная в юго-западной части города. Наш 'экскурсовод', полковник Игорь Коначенков, стоя перед черным разбомбленным зданием, к которому прислонены венки из красных цветов с лентами, рассказывает о потерях, понесенных МС - 15 погибших и порядка 150 раненых. Большинство их них, дает понять Коначенков, были предательски убиты во сне во время внезапной бомбардировки. Он совершенно не сомневается, что грузины сделали это предумышленно: 'Мы, миротворцы, уже полгода предупреждаем, что грузины готовят войну. Они увеличивали количество военных, накапливали оружие и боеприпасы. Было очевидно, что они готовят наступление'.
Пока большинство журналистов фотографируют развалины, или пытаются улизнуть от охотящегося на них Саши, чье раздражение с каждым часом становится все сильнее, я направляюсь вглубь базы, где солдаты чинят несколько танков или отдыхают около более-менее уцелевших зданий. Одна группа приглашает меня выпить с ними аперитив - чача (местная водка 60-градусной крепости) плюс компот, разбавленный водой сок консервированных фруктов. Они подробно рассказывают мне о днях сражений. Они - профессиональные солдаты, получающие 770 евро в месяц. На самом деле ночью 7 августа, как только грузинская армия начала атаку на город, они сразу были приведены в состояние боевой готовности, первые потери они понесли утром 8-го, когда противник открыл артиллерийский огонь по базе. Часть зданий базы обрушилось, миротворцы были вынуждены ее оставить. Развалины вернулись под их контроль лишь во время крупного контрнаступления 10 числа.
Грузины не отрицают, что обстреливали МС: база защищала осетинскую артиллерию, которая обстреливала грузин, поэтому, утверждают они, у них не было иного выбора, как открыть встречный огонь. Но грузинская сторона утверждает, что город почти не обстреливался, только военные объекты, хотя факты свидетельствуют об обратном. Вернувшись вечером в Тбилиси, я увидел в холле Мариотта вывешенную там Патриком Ворсом большую аэрофотографию Цхинавали, где были отмечены только шесть зон, по которым велся огонь, каждая была снабжена серьезным обоснованием. Однако Саша показал нам - Ломая накануне поостерегся сообщать нам это - место дислокации грузинской артиллерии, откуда летели ракеты 'Град'. Эта 122-мм система залпового огня - невысокоточное оружие, и применение ее против города, полного мирных жителей, может расцениваться не иначе как 'слепой' обстрел. На площадке нагромождены брошенные пустые ящики из-под ракет со словацкой маркировкой, я насчитал около 540 штук. Конеченков сказал мне, что существует еще пять подобных площадок, но нам их не покажут. Грузины, конечно же, утверждают, что использовали 'Грады' только против российских танков в районе села Джава, а для обстрела Цхинвали применяли более точное оружие, такое как словацкая 152-мм самоходная гаубица-пушка ДАНА - эту информацию также проверить невозможно.
Гвоздем нашего Magical Mystery Tour стал концерт классической музыки, который тем вечером перед разрушенным зданием парламента давал Валерий Гергиев и оркестр петербуржского Мариинского театра. Грузины неоднократно на протяжении последних лет приглашали Гергиева, уроженца Северной Осетии и большого друга Путина, выступить с концертом 'примирения' в Тбилиси, но их усилия пропали втуне. В Цхинвали Гергиев в окружении детей предварил концерт, который транслировали по российскому телевидению, речью на русском и английском языках. Он говорил о 'геноциде', совершенном грузинами, которых сравнил с террористами 11 сентября, и, хотя осетинская прокуратура в то время говорила о 133 погибших среди гражданского населения, он ничтоже сумняшеся озвучил первоначальную цифру - 2 000 жертв.
Я был уже готов пройти через металлоискатели, установленные перед входом на концертную площадку, но почувствовав позыв справить малую нужду, протиснулся между осетинскими ополченцами и отправился на поиски туалета. Три женщины, стоящие перед зданием подсказали мне нужный этаж. Это было министерство внутренних дел, в чем я сразу не отдал себе отчета, но никто меня не остановил, и я поднялся по лестнице. Офицер в форме, опередив меня, зашел в кабинку. В ожидании я посмотрел в окно - прямо подо мной во дворе, превращенном в большую тюремную камеру, находились сорок-пятьдесят гражданских, судя по всему, все они были грузинами, в большинстве пожилыми.
Я быстро сделал несколько снимков своим мобильным телефоном, на заднем плане виднелись флаги и прожекторы, освещавшие концертную площадку: пленники будут слушать музыку вместе с нами. 'Здесь не очень хорошие условия', - извиняющимся голосом сказал мне офицер, наверное, он имел в виду сортир. Сам концерт был великолепным образчиком чистейшей советской пропаганды: умело составленная толпа из стариков и детей, в их руках - свечи или портреты погибших, военные, медленно размахивающие новыми знаменами, журналисты; по телевидению изображение оркестра перемежалось крупными планами плачущих людей и кадрами городских развалин.
Все, вплоть до программы, было тщательно продуманно: вначале вторая часть 5-ой симфонии Чайковского, грустная и меланхоличная; потом рваный барабанный ритм эпизода нашествия из 7-ой симфонии Шостаковича, написанной в 1943 году по время блокады Ленинграда, воинственный и мощный. Саша - увы! - не дал нам дослушать до конца: 'Time to go ! Time to go ! ".
Что во время этого путешествия удивило меня больше всего, так это российская армия. Ту, что я видел в 1996 году в Чечне, состояла в основном из призывников, еще мальчишек, голодных и запуганных, а та, что я наблюдал в 1999-2000 гг. - из наемников, пьяных, жестоких, коррумпированных контрактников, набранных среди отребья российского общества, которым их начальство позволяло обделывать их грязные делишки, после того, как грязная работа была выполнена. Единственный честный и порядочный офицер, встреченный мною в ту эпоху, был убит своими же людьми, вольницу которых он пытался пресечь. Российские солдаты в Грузии являют разительный контраст: дисциплинированные, относительно вежливые, профессиональные, уверенные в себе.
В одном из сел, посещенных вместе с Ломая, я подошел к сержанту из знаменитой 76-ой Псковской дивизии ВДВ и предложил ему сигарету, от которой он спокойно отказался. 'Вот это да. Чтобы солдат да не курил? Никогда такого не видел', - пошутил я. Невозмутимый с калашниковым на плече, он ответил: 'Теперь модно не курить, заниматься спортом. Понимаете, после распада СССР люди много курили, пили, не следили за собой. Но сейчас, когда Россия возрождается, они возвращаются к здоровому образу жизни'. Солдаты, расквартированные в Гори и вокруг него, демонстрируют ту же уверенность и владение собой.
Утром, по прибытии в Гори, до того, как мы отправились в поездку с Ломая, я направился к центральному мосту города, чтобы поговорить с охранявшими его солдатами 42-ой дивизии, базирующейся в чеченском Шали, и задать вопрос, который не дает покоя всем в городе - об обещанном Медведевым выводе российских войск. 'Говорят, Ваши должны прибыть нам на смену, - говорит мне быстро подошедший лейтенант, прежде чем я успел открыть рот. - Вы не в курсе? Вы знаете что-нибудь по этому поводу? Уходим мы отсюда или нет?'. Разочарованный моим отрицательным ответом он отворачивается и вновь принимается за работу. Нервный, резкий, но эффективный, он отдает приказы солдатам: навести порядок, занять позиции, переместить бронестранспортер. 'Нас уже это все достало, мы хотим вернуться к себе', - добавляет уроженец Алтайского края Олег. Ни один из них не чувствует себя оккупантом, и многие со скептицизмом относятся к официальной версии своего начальства, особенно мусульмане, многие из которых родом с Северного Кавказа.
Муса, молодой лейтенант-ингуш командует блокпостом в Игоэти. Его подразделение базируется в Ханкале, городе, расположенном неподалеку от столицы Чечни Грозного. Это - гигантская база, которую служащие там военные практически никогда не покидают, оставляя грязную работу людям президента Чечни Кадырова, отношения с которыми у них явно напряженные. Я расспрашиваю Мусу, как он относится к тому, что их направили в Грозный в помощь осетинам - в 1992 году между ингушами и северосетинами, которых поддерживала Москва, разразилась короткая, но кровопролитная война, и память ингушей все еще хранит 'шрамы' от этого конфликта. В конце концов, Муса немного разговорился: 'Когда я получил приказ, позвонил приятелям и сказал, что нас отправляют на войну. Они спросили, кого я буду защищать - грузин или осетин. Я сказал, что осетин. А они ответили, что я - дурак. Я не виноват, приказ есть приказ, сказал я. А они заявили: ты все равно дурак, ты прекрасно знаешь, что они нам сделали, ты не должен их защищать'.
Даже чеченские спецподразделения военной разведки, которых обвиняют в бесчинствах в Чечне, здесь пытаются показать себя с наилучшей стороны. Однажды вечером рядом со статуей Сталина в Гори я увидел, как из микроавтобуса вышли шестеро военных, почти все с бородой, в разномастной униформе, но вооруженные до зубов, и обратились к местным жителям: 'Мы базируемся в рыбоводном хозяйстве, там, на окраине города, и рыбы дохнут. У Вас нет специалиста, который бы мог приехать? Их нужно кормить, они умирают, мы их три дня кормили, но запасы кончились. Кто-нибудь приедет? Рыбу жалко, хорошая рыба, ее нужно кормить'. Один из грузин ответил: 'Хорошо, завтра приедем, как вас найти?'. 'Спросите, где батальон 'Запад', нас все знают', - раздалось в ответ.
Война нервов
Их командир, генерал Вячеслав Николавевич Борисов - офицер старой школы. Толстый, краснолицый, неопрятный, на лице - следы злоупотребление алкоголем, речь - грубая, изобилующая ругательствами. Этот офицер принадлежит к высшему командному составу, он второй человек в ВДВ, направленный со своими десантниками в Грузию специально для проведения этой операции. Сложно понять, как разграничены сферы деятельности Борисова и Марата Кулахметова, командующего российскими миротворческими силами в Южной Осетии: создается впечатление, что действуют они параллельно, оба отчитываются перед генералом Сергеем Макаровым, командующим войсками СКВО и очевидно являющегося самым высокопоставленным оперативником, отвечающим за действия военных в Грузии. Борисов, который хорошо скрывает свое хитроумие, умело играет на неясностях в переговорном процессе с грузинами о выводе российских войск из Гори. 'Он постоянно говорит мне: Решения принимаю не я, у меня много начальников. Я готов сняться с места, но приказа я не получал, - сказал мне как-то утром Каха Ломая. - Это - игра. Неразберихи хватает, но они ее используют, чтобы тянуть время'.
Вторая неделя конфликта - это война нервов. После того, как при посредничестве Николя Саркози было подписано соглашение, российские войска должны отойти на прежние позиции, хотя бы покинуть территорию Грузии. Однако автотрасса Тбилиси-Гори-Поти, соединяющая два противоположных конца страны, до сих пор перекрыта КПП, что препятствует сообщению, местной торговле, передвижениям журналистов, сотрудников гуманитарных организаций и даже высокопоставленных западных дипломатов. В прошлые выходные русские ко всему прочему взорвали стратегически важный железнодорожный мост, блокировав тем самым перевозку грузов не только для Тбилиси, но и для Армении и Азербайджана.
И, наконец, они контролируют весь сельский регион на севере Гори, который мы посетили 19 мая, и, очевидно, даже не пытаются помешать бесчинствам осетинских ополченцев, запрещая при этом грузинам защищать мирных жителей, которым грозит опасность. Они систематически грабят помещения, в которых размещаются, вывозят все, включая унитазы и раковины. 'Борисов считает, что разграбление - это закон войны', - констатирует Ломая. Он опасается экономических последствий российской блокады: страна не только разделена на две части, но русские контролируют еще и Поти, единственный крупный порт страны, через который она осуществляет всю свою внешнюю торговлю, через него же идет часть экспортных поставок бакинской нефти.
Армения, чьи практически все импортные поставки проходят транзитом через территорию Грузии, уже начала задыхаться. Турки сделали исключительный жест доброй воли - открыли армяно-турецкую границу, но это лишь частично спасает ситуацию. Ломая каждый вечер сообщает по телефону новости своему армянскому коллеге Артуру Багдасаряну: 'Да, г-н Багдасарян, добрый вечер . . . Нет, ничего не изменилось, они не двигаются с места . . . Да, мы тоже очень обеспокоены. Мост? Мы работаем над этим вопросом. Они нас тоже душат - Поти переполнен грузами, но все парализовано. Да, буду держать Вас в курсе. До свидания, г-н Багдасарян. До завтра'.
Ситуация постоянно меняется. В среду 20 числа Ломая пытается снова поехать в села, расположенные к северу от Гори, с новым грузом гуманитарной помощи и несколькими журналистами. На первом же КПП офицер, который накануне беспрекословно повиновался десантникам Борисова, сегодня категорически отказывается нас пропустить. 'Я Борисову не подчиняюсь, - заявил он Ломая. - Его зона - там (он кивает в сторону Гори). Мой начальник - Кулахметов, который теперь контролирует всю эту зону. И вопрос по вашему поводу решен не был'. Ломая позже позвонил Борисову, и тот подтвердил, что он больше там не командует. 'Это - плохой знак, - с убитым видом сказал Ломая. - Я очень огорчен. Вчера я был оптимистично настроен, но сегодня - пессимистично'.
К 17 часам вечера все российские блокпосты в городе собрались и исчезли, очень быстро, не предупреждая. В администрации совещаются нервничающие грузинские чиновники. Ломая опасается, что осетинские мародеры воспользуются безвластием и захватят город. 'А Ваша полиция?', - спрашиваю я. 'Я не знаю, что делать, - отвечает Ломая, - Со вчерашнего дня русские не перестают повторять, что во время их отхода мы начнем устраивать провокации. Я боюсь, что это - ловушка'. Он не может прямо поговорить с Тбилиси - телефонные линии не защищены, и русские прослушивают все разговоры. 'А Вы, Джонатан, - вдруг обращается он ко мне. - Что Вы мне посоветуете?'. Я раздумываю: 'Ну, не знаю . . . Если Вас действительно тревожит безопасность города, нужно вызвать сюда Вашу полицию. Вы не можете позвонить Борисову и спросить, согласен ли он?'. Ломая молча выслушивает меня и исчезает в здании.
По площади праздо шатаются человек десять людей, среди них Владимир Вардзелашвили, молодой губернатор региона, к которому относится Гори, бывший футболист, очень элегантно выглядящий в шелковой розовой рубашке с золотыми запонками. К 19:30 приехавший на машине мужчина протягивает ему большой фотоаппарат. Ладо, как все его здесь зовут, показывает мне изображение на экране: 'Смотри'. Это - фотография новой военной базы, расположенной к западу от города. Она была цела и невредима, когда там после взятия Гори разместились люди Борисова, с тех пор ее регулярно разграбляли. 'Смотри, - Ладо увеличивает изображение, на экране крупным планом дверь здания, выкрашенного в фисташковый цвет. - Вот там'. Посередине застекленной двери действительно видно расплывчатое белое пятно, на других дверях тоже. 'Они заминировали базу. Они уйдут и все взорвут'.
Ломая постоянно ведет переговоры с Борисовым, чтобы тот пощадил базу, настаивая, что ему понадобятся здания для размещения там беженцев. Однако Москва твердо намерена разрушить всю военную инфраструктуру, и Борисов ничего пообещать не может. Ломая отправляется на трассу на разведку, я еду с ним: все блокпосты исчезли, мы минуем стоящую на обочине дороги длинную вереницу российских танков и грузовиков, нагруженных награбленной мебелью. Мы возвращаемся в Гори уже затемно. Поднялся сильный ветер. Ладо сидит на ступеньках, в окружении курящих людей, и о чем-то с ними беседует.
Чуть позже он присоединяется к Ломая и другим официальным лицам, и они совещаются в его кабинете, где стоят совершенно новые черные кожаные диваны из Икеа и телевизор с плоским экраном. На стенах висят большая карта региона, множество икон и имитации экзотического оружия - меч самурая, пистолет ХIХ века, средневековая палица. На совещании обсуждаются вопросы снабжения города, возобновления автобусных маршрутов до соседних сел в случае если факт вывода войск подтвердится.
В 21:30 с площади слышится рев моторов, и все - чиновники, журналисты, телохранители - бросаются к окнам: колонна БМП и легких российских танков проходит мимо здания, потом другая техника. Мрачный и напряженный Ломая посылает людей, выяснить, что происходит. Все блокпосты восстановлены, это новые солдаты с новым командиром. Ломая качает головой: 'Они играют с нами в кошки-мышки'. Позже Вардзелашвили рассказывает, что вечером ему позвонил Борисов и спросил: 'Где ваша полиция? Почему вы ее не вызвали?'. Ломая с легкой улыбкой пеняет мне: 'Видите, Джонатан, плохой из Вас советчик. Теперь я уверен, что это была провокация. Если бы мы вызвали полицию - нас всех бы арестовали'. Поскольку кушать все-таки нужно, Вардзелашвили приглашает нескольких оставшихся в городе журналистов к себе в гости в отделанную лепными украшениями очень кичевую квартиру, которую снимает с момента назначения его губернатором. Еда очень простая - колбаса, каша, картошка, помидоры, хлеб. Но на десерт наш хозяин достает бутылку французского коньяка. 'У меня целая коллекция - двести разных бутылок', - хватается он, пока мы курим и пьем. Он говорит о Сталине, которого почитает большинство жителей города: 'Если бы все зависело только от меня, я бы эту статую снес. Я ненавижу Сталина. Именно из-за него мы оказались в дерьме по уши, это он устроил все это - Абхазия, Осетия . . . В 1952 году отдал Сочи России, и т.д.'.
Ближе к полуночи вновь неожиданно возникает тема Сталина. Мы сопровождали Ломая и его телохранителей, которые 'патрулировали' город. Вернувшись на площадь, мы вместе с Вардзелашвили ждали, пока нам откроют гостиницу. Пока мы стояли под накрапывающим дождем, рядом остановился джип, из которого вынулись двое пьяных русских. 'Мы заблудились, - крикнули они. - Можете показать дорогу на Цхинвали?'.
И тут между ними и Вардзелашвили завязался странный разговор. 'Что Вы тут делаете в такое время?' - спросил один из русских. 'Город охраняем', - тихо ответил Ладо. - 'От чего? Город цел и невредим. Вон Сталин Ваш - стоит, как стоял'. - 'Этого уничтожить невозможно'. - 'Это он спас Ваш город. Скажите ему спасибо'.
Солдат все более распалялся: 'Вы Цхинвали видели? 1500 убитых женщин!'. Ладо промолчал и отправил одного из своих людей показать русским дорогу. На следующее утро мы проснулись в обшарпанной гостинице под тихий шум дождя.
В Гори не стоит упускать возможности перекусить
Свежо. С улицы доносятся странные скребущие звуки: на улице дворник добросовестно чистит бордюры клумб. Ломая собирается на встречу с югоосетинскими официальными лицами, чтобы обсудить вопрос гражданских пленных, и соглашается взять меня с собой. Накануне после обмена военнопленными, проходившего под эгидой посла Франции Эрика Фурнье, грузины вернули русским тела двух военных, один из них был пилотом сбитого самолета. Сегодня они надеются, что осетины привезут гражданских. Встреча должна состояться в ресторане, расположенном за городом. Пока Ломая, окруженный своими четырьмя телохранителями, разговаривает по телефону, я направляюсь на кухню в надежде выпросить яблоко и кусок хлеба: в эти дни в Гори не стоит упускать возможности перекусить. Однако встреча переносится, и мы возвращаемся в город. В конечном итоге она состоится после обеда в военном госпитале.
Борисов приезжает в сопровождении нескольких солдат. С ним вместе еще один генерал ВДВ, некий Санакоев, который представляется 'советником по вопросам прав человека' президента Кокойты. Санакоев прибыл вместе с двумя желтыми автобусами, полными грузинских мирных жителей - женщин, пожилых мужчин, детей. Представители сторон обмениваются рукопожатиями и идут в переговорную. Грузинская делегация состоит из Ломая, заместителя министра обороны и Гиви Таргамадзе, главы комитета парламента Грузии по обороне и безопасности и приближенного Саакашвили. Сидя за широкой спиной Таргамадзе, я являюсь единственным неофициальным лицом в этой комнате, а также единственным человеком, которого не представили. На протяжении всех переговоров второй генерал не перестает сверлить меня глазами, очевидно решив, что я - американский советник. Тон вежливый, официальный, собеседники называют друг друга Давид Георгиевич, Вячеслав Николаевич. Так я узнал, что Каха - Александр Борисович.
Борисов сидит в центре и играет ведущую роль, вмешивается он редко, но кратко, решительно и достаточно умело, только когда переговоры начинают пробуксовывать. Санакоев говорит, что не освободит остальных гражданских пленных, наподобие тех, что я видел в Цхинвали, пока грузины не отпустят не только ополченцев, взятых в плен в ходе боевых действий - что они готовы сделать, - но и около двадцати преступников-осетин, давно отбывающих срок в грузинской тюрьме. Таргамадзе возмущается, идет живое обсуждение, Санакоев смущенно объясняет: 'Я не хочу политизировать ситуацию . . . но поймите, если я вернусь с пустыми руками, будет сложно завершить этот процесс. Только президент может принять решение по этому вопросу'. Ему возражает Таргамадзе: 'Этих преступников судили и приговорили, мы не можем их так просто освободить'. Борисов, наконец, подводит черту: 'Ladno. Не будем препираться из-за нескольких угонщиков автомобилей. Составьте два списка, отдайте им воров и наркоманов, остальных оставьте в тюрьме. Так все останутся довольны'.
Потом разговор переходит к вопросу о выводе российских войск: Борисов подтверждает, что они уйдут из Гори, и быстро набрасывает для Ломая приблизительную карту будущих 'зон безопасности': внешняя линия из восьми КПП, изогнутая дугой в 10-15 км от границы Южной Осетии. (В тот момент, когда я пишу эти строки, эти КПП все еще существуют, если Медведев сдержит слово, данное Саркози, они должны быть окончательно демонтированы к 10 октября). Ломая просит Борисова объяснить произошедшее накануне: необъясненный уход российских войск на несколько часов, а потом возвращение. Генерал резко и грубовато гоготнул: 'А, это так, пустяки. Генерал, который меня сменил, этот, из 42 дивизии, молод еще, ничего не понимает. Ему сказали снять один блокпост, чтобы пропустить колонну, а он опростоволосился, снял все КПП. Макаров рассвирепел и вставил ему (тут он делает непристойный жест), и всех вернули. Вот и все'. Правда ли это? Сразу же по завершении переговоров Борисов сказал журналисту из Гори, что вернуть КПП его попросили грузины: 'Они мне сказали, что не в состоянии обеспечить безопасность'.
На следующий день, в пятницу 22 августа - дата вывода войск, обещанного Медведевым - игра продолжается. На блокпостах на трассе журналисты болтают с солдатами и ждут. Никого не пропускают, но я натыкаюсь на возвращающегося в Гори Вардзелашвили, который берет меня с собой. Вся вторая половина дня проходит в нерешительности и колебаниях. Ломая - в Тбилиси, в госпитале заместитель министра обороны приступил к очередному обмену пленными с Санакоевым - еще одна партия гражданских в обмен на пятерых осетинских ополченцев, одному из которых, явно досталось в грузинской тюрьме - сразу по освобождении его необходимо госпитализировать. Другого встречает жена - она нежно гладит его руку, в то время как он тупо смотрит в пустоту. Поговорить с ними не удается - сопровождающий отгоняет журналистов.
Вместе с коллегой мы пытаемся уговорить Санакоева отвезти нас в Цхинвали: 'Вы постоянно жалуетесь, что западные СМИ пристрастны, но Вы же сами лишаете нас доступа к информации! Как мы можем писать объективно, если видим и слышим только одну сторону?'. 'Это - правда, но я должен посоветоваться, сам я ничего не решаю, позвоните мне', - слышится в ответ. В конечном итоге, сидя в багажнике бороздящей трассу машины, битком набитой американскими фотожурналистами, я наблюдаю за отходом последних колонн российских войск и прибытием в Гори первых пикапов грузинской полиции, которые делают круг почета по пустым улицам, а потом рассредоточиваются по городу.
Российские позиции опустели. С наступлением ночи приезжает Ломая и сразу же проводит импровизированную пресс-конференцию: последний КПП будет свернут в течение часа, потом полиция возьмет город под полный контроль. Тут вдали со стороны новой военной базы раздается ужасный взрыв, вместе с Ломая мы едем посмотреть что произошло: русские после эвакуации базы взорвали склад боеприпасов. Пока мы смотрим, как он полыхает в темноте, внезапно раздается еще один страшный взрыв. Телохранители бросаются прикрывать Ломая, который раздраженно их отталкивает. Мы смотрим, как распространяется пожар, взрывы продолжаются, но уже меньшей силы, оператор все это снимает. Позже я отыскал Ломая в военном госпитале - он должен был отвезти меня и мою коллегу обратно в Тбилиси.
Мы разговариваем о политике, он спрашивает моего мнения о том, каковы шансы Грузии стать членом НАТО после всех этих событий. Я делюсь с ним мнением одного европейского дипломата: в НАТО задаются вопросом, как можно доверять стране, которая развязывают войну, не предупредив своих союзников. 'Западные правительства настороженно к Вам относятся, - добавляю я. - И еще хочу Вам сказать, что многие люди на Западе думают, что ваш президент сумасшедший, а значит доверять ему нельзя'. Ломая, который до этого слушал меня вполуха, тут аж подскочил: 'Сумасшедшим? Это кто сумасшедший?'. 'Ну как . . . некоторые люди говорят, что Миша сумасшедший', - отвечаю я. 'Миша? Президент? Сумасшедший?', - задетый за живое и явно шокированный он резко оставляет меня и исчезает в дверях госпиталя. Через полчаса он выходит и в полном молчании усаживает нас в свой внедорожник.
На трассе фары машины пронзают ночь. Ломая делает дежурный вечерний звонок Багдасаряну, разговаривает еще с кем-то, потом надолго воцаряется тишина. Вдруг он оборачивается ко мне. 'Знаете, Джонатан, - тихо говорит он. - Я тут думаю о том, что Вы мне сказали. Я понимаю, что Миша может вызывать беспокойство. Говоря объективно, он . . . не совсем уравновешенный человек (тут он показывает руками весы. Мы с коллегой молча слушаем). Он . . . непредсказуем, очень эмоционален. Лично я не считаю эти качества самой сильной стороной его характера. Но Вы должны понять, бывают моменты, когда нужен человек, который может . . . просто действовать, делать то, что никто другой сделать не сможет. Или то же, но по-новому. И Миша это может и делает. Все думают, что мы сумасшедшие, что выступили против этой огромной могущественной страны - России. Что наша маленькая страна не имеет права идти на конфронтацию со страной, настолько большой и опасной. Мы живем в такое время, когда меняется вся международная ситуация. Тот однополярный мир, где Америка была единственной великой державой, меняется по многим причинам - ошибки США, нефть и газ, и все такое. И Россия и другие страны понимают, что пришел их час, когда они могут перевернуть ситуацию, международный климат. А мы . . . мы потеряли столько людей, пожертвовали таким количеством жизней, может быть именно для того, чтобы мир понял это, увидел истинное лицо России, чтобы он начал должным образом реагировать на новую ситуацию'.
Его голос становится все более взволнованным, страстным. Даже если я не согласен с его представлением ситуации, я чувствую, что его рассказ идет из самого сердца, что он искренне верит в то, что говорит, что это не пропаганда, а его личная правда о мире, в котором он живет: Грузия принесла себя в жертву, чтобы международное сообщество поняло, с чем оно столкнулось, и смогло отреагировать. Она принесла себя в жертву, чтобы открыть глаза всему миру.
'Атавизм сталинской эпохи'
Я мог на этом закончить, но немного перспективы никогда не повредит, поэтому я хотел бы также рассказать о злобном выпаде осетинского ополченца, на чьей голове красовался берет с портретом Че Гевары , встреченном мною на следующий день на КПП при въезде в Ахалгори, грузинском городке, взятом под контроль югоосетинами. Глядя, как я пью местное пиво, он спросил меня: 'Вкусное?'. 'Нормальное', - ответил я. 'Нет, оно невкусное. И знаешь почему? Потому что грузинское, только поэтому'.
В следующую среду я был в Сухуми, где объявление о признании независимости Абхазии Россией вызвало невиданный всплеск радости. 'Как только Медведев открыл рот, вся молодежь высыпала на улицу. Они пели, стреляли в воздух, разъезжали на машинах по всему городу, сигналя и размахивая флагами', - рассказывает мне Манана Гургулия, глава абхазского информационного агентства 'Асныпресс'.
И ликование не стихало: ночью после грандиозного фейерверка - дара Москвы - молодежь вновь собралась на большой площади перед советским Дворцом Советов, сгоревшем и заброшенном в 1993 году. Из открытых багажников машин звучала лезгинка, и они танцевали сумасшедшие кавказские танцы, неистовые, торжественные и прекрасные. Танцоры скидывали обувь, юноши и девушки кружились, сходились, удалялись, соревнуясь в красоте, грации и радости. Из Сухуми претензии Грузии на это регион действительно походят на 'атавизм сталинской эпохи', как иронично сказал Сергей Шамба, министр иностранных дел Абхазии.
У абхазов, в отличие от осетин, есть настоящее правительство, а также настоящее национальное чувство, и они не обманываются в отношении амбиций России. 'Безусловно, опасность колонизации присутствует, - признает Шамба. - Но если приходится выбирать между Грузией и Россией, мы предпочитаем Россию'. Россия же не намерена предоставлять право выбора кому бы то ни было. 'На территориальной целостности Грузии можно поставить крест', - чеканит российский министр иностранных дел Лавров. 'Или что нам, и в этом случае нужно было утереть кровавые сопли . . . и склонить головы?', - заявляет в своей неподражаемой манере Путин. 'Саакашвили - политический труп', - подводит черту Медведев, ясно давая понять, что этим все не ограничится. В завершении я хотел бы привести слова Режи Жанте, французского журналиста много лет живущего в Тбилиси: 'Нужно чтобы грузины позабыли о своей одержимости сепаратисткими республиками, по меньшей мере, лет на десять-пятнадцать. Чтобы они сконцентрировались на развитии своей страны, ее экономики, институтов, демократии. Время уходит, и они в конечном итоге могут упустить все, к чему действительно стремятся'.
